Каролина Вигура: Выступление Обамы на саммите в Гааге вас разочаровало?
Роман Кузьняр: Я разочарован не столько предложениями, услышанными от Обамы, сколько достаточно гротескным характером дебатов вокруг крымской проблемы. Дипломатический марафон: встреча Европейского совета, Большой семерки, саммит ЕС-США, – все это принесло мизерные эффекты. Можно смело сказать, что гора породила мышь. Не исключаю, что эта мышь вырастет и станет в ближайшие месяцы угрожающей. Но больше я боюсь того, что эта мышь только исхудает, – Запад будет склонен ослабить свою реакцию на действия России.
В таком случае, что на самом деле скрывается за риторикой о единстве Запада? Временами может казаться, что чем более решительными являются декларации политиков, тем меньше они могут предложить в реальности.
Манифестации единства стали заменителем политических действий. Страны Запада довели до совершенства стратегии оттягивания времени и игры иллюзий. Я думаю, если бы государства-лидеры были более ассертивными, если бы их лидеры на самом деле надавили на Россию, то ситуация в Украине могла бы развиваться по-другому.
В последнее время внимание немецких СМИ было сосредоточено на интервью с бывшим канцлером Хельмутом Шмидтом. «Russia Today» взяла из этого материла удобный Кремлю фрагмент, в котором Шмидт очень негативно оценил санкции против России. Он сказал, что такая стратегия это небезопасное орудие, которое может навредить Западу так же, как и России. Кроме того, Шмидт раскритиковал решение о исключении России из G8 и призвал наладить диалог с Кремлем.
Ну что же, эти слова можно считать грустным подтверждением падения политика, у которого была своя прекрасная страница в истории Германии. Аргументы, которые выдвигает Шмидт, абсолютно оторваны от реальности. Россия не начинает диалог потому, что вообще ни с кем не хочет говорить. Россия ожидает от Запада принятия того, что она сделала. Потенциал диалога возможно существовал в начале кризиса, но молниеносно исчерпался. Я лично был удивлен, что несмотря на жесткую политику Кремля, с Путиным так долго продолжали разговаривать. Российская решимость не оставляла никаких сомнений. В свою очередь наложение санкций – в так радикально несерьезном объеме – только портит репутацию Запада в глазах Москвы. Путин бросил вызов ЕС и США, полностью подорвал систему международных отношений, которая сложилась после холодной войны, которую Россия, кстати, тоже создавала. Крымская Ялта приобретает сегодня новое, грустное значение.
Слушая выступление Обамы, могло показаться, что он боялся непосредственно обратиться к крымской проблеме.
В этом смысле он вообще не отнесся к этому вопросу. Прозрачный намек на новые санкции вообще можно признать молчаливым согласием на сохранение статус-кво. Обратите внимание на иллюзорность этой риторики, – угрожая болезненными санкциями в том случае, если Россия расширит территорию своей агрессии, фактически было признано теперешнее положение вещей в Крыму. В выступлении Обамы мне так же не хватило выхода за рамки дискурса опосредованных санкций. Действия через рейтинговые агентства, курсы валют, сокращение инвестиций это слишком слабые инструменты, чтобы они могли принести реальный результат. Против России нужно применить санкции подобные тем, которые когда-то были применены против режима апартеида в ЮАР.
Манифестации единства стали заменителем политических действий. Западные страны довели до совершенства стратегии оттягивания времени и игры иллюзий.
Безусловно, однако, с другой стороны, возможно ли вообще результативно нажать на субъект при помощи экономики, когда мы зависим от его ресурсов? Я имею в виду, конечно, потребности ЕС в российском газе.
Очевидно, что логика бизнеса, экономических интересов, поддержки благосостояния это одна из причин так нерешительной реакции ЕС на политику Путина. Но в основе безволия еврократов в Брюсселе я вижу также достаточно раздражающий механизм «объяснения» действий России комплексами, связанными с развалом СССР, поиском компенсации за «унижения», которые испытал русский народ. Но это глупость! Мне кажется, за таким стилем мышления стоит не столько страх перед утратой энергетической безопасности Европы, сколько частные страхи о побеге российских клиентов, чьи финансовые операции решают дилемму «быть или не быть» лондонского Сити.
Так может не стоит применять к россиянам очередные дипломатические санкции, а надо только сделать для них проблемным ведение финансовых операций на территории ЕС?
На это никогда не согласятся британцы. Кроме того, обратите внимание, каждая интервенция, – или в финансовый сектор, или в энергетический, – порождает серьезные последствия для обеих сторон. Например: россияне могут применить к нам газовый шантаж, ЕС тогда, с болью и трудом, переориентирует систему поставок энергоресурсов, что в перспективе расшатает российские позиции. А в такой игре не стоит рисковать.
В таком случае, какие международные институции могли бы результативно повлиять на решения Кремля по Украине? Совет Европы?
Совет Европы будет «традиционно» занимать пророссийскую позицию, поскольку Россия входит в его состав. Значение этой институции медленно обесценивается. Сегодня в Страсбурге никто не поведет себя так решительно, как 75 лет тому в Женеве, когда Россию исключили из состава Лиги Наций. Политическая культура изменилась вместе с переменой уклада политических сил в Европе. Наибольшие претензии сейчас можно иметь к ОБСЕ, потому что эта организация имеет самые большие компетенции в отношении того, что сделала Россия. ОБСЕ должна была молниеносно отреагировать на ту ситуацию, а этого не случилось.
Наложение санкций на Россию в таком радикально несерьезном объеме только портит репутацию Запада в глазах Москвы.
У меня такое впечатление, что политическая культура Запада, которая опирается, по крайней мере де–юре, на уважении к правам человека и гражданина, в какой–то мере обольстила нас самих. Многие политики в Брюсселе поддались зыбкой вере во всеобщее принятие политических правил. Наивно думали согласно схеме: «Если кто–то нарушил международное соглашение, то сделал это ненароком, просто зашел слишком далеко, а потом достаточно показать единство, спокойствие и все вернется на свои места».
В Страсбурге и Брюсселе главенствует оптимистичная вера в эффект осмоса европейских идей, – это означает, что ценности будут проникать в Россию и тем самым ее менять. Однако развитие событий при самых границах Евросоюза показывает, что эта диффузия имеет свои ограничения. В России Realpolitik проводят согласно другими, логично обоснованными, критериями и калькуляциями.
Лешек Колаковский писал, что силой Запада является осознание своих собственных слабостей и умение делать из них выводы. Путин в свою очередь умеет мастерски играть на нашим чувстве вины по отношению к нашему же прошлому.
Да, я согласен. Обратите внимание, что в Гааге Обама сказал, что поведение России проистекает не из ее силы, а из ее слабости. А ведь сегодня Запад с каждой точки зрения является сильнее, чем Россия, ну может разве что за исключением сферы ментальности, той особенной духовности и возможности мобилизации перед лицом внешней угрозы. Беспокойство вызывает то, что осознающие свою силу, а также грехи прошлого, и одновременно переполненные пониманием для России из-за ее «унижений», мы готовы позволить ей нарушить политический порядок в Европе. И это не в первый раз. Забывая о Грузии, Чечне, нам скоро придется вспомнить о Приднестровье. К сожалению, ЕС как сообщество в сфере безопасности до сих пор остается, не смотря ни на что, созданием вялым, аморфным, неспособным на более однозначные действия и предвидение ходов внешних субъектов.
Нежелание ЕС предпринять конкретные шаги может быть продиктовано страхом перед побегом российских клиентов, финансовые операции которых решают судьбы лондонского Сити.
Польша, входя в состав евроатлантических структур, строит свою восточную политику в контексте отношений с Брюсселем или Берлином. Имея в виду то, что вы уже ранее сказали о политике безопасности, что должно стать нашим приоритетом в отношениях с Украиной и Россией? Что вы посоветуете президенту?
Укрепление безопасности ЕС должно быть связано с повышением обороноспособности в рамках структурного сотрудничества государств-членов сообщества. Речь идет о таких странах как Польша, Германия, Франция, Голландия или Испания, которые готовы идти этим путем. Не помогут здесь слабые попытки создания решительного настроения во всем Евросоюзе: извнутри он является настолько политически разрозненным организмом, что выразительного единства всех 28 государств будет банально трудно достичь. Последние события в Украине показывают, что ЕС как сообщество не может отрекаться от ответственности за безопасность в соседних регионах. Пример тут показала Польша, которая принимая участие в решении украинского кризиса делала это с европейских позиций, укрепляя одновременно свою роль ценного партнера для Брюсселя и Берлина.