Culture

Мы видим только верхушку айсберга

Андрей Кончаловский в интервью с Юлией Алексеевой и Лукашем Ясиной · 20 December 2014

Лукаш Ясина: Андрей Сергеевич, мы встретились в Варшаве в не очень веселой ситуации. Это немного напоминает времена «холодной войны». Сейчас Россия и Запад находятся в состоянии конфликта. И как во всем этом Вы себя чувствуете, как россиянин, который живет в Москве, но одновременно и во Франции, ведь Ваше творчество не только российское? Последние тридцать лет Вы снимаете кино и на Западе.

Андрей Кончаловский:  Я сейчас спектакли везде ставлю, например, в Италии…

Обычно в таких ситуациях мы видим только верхушку айсберга. И не видим всё то, что под водой. Причинно-следственные связи в этом конфликте очень сложные по-моему. Это продолжение старой войны, вернее соперничества, между латинской и византийской культурой. Между латинской церковью и византийской церковью.

ЛЯ: На самом ли деле в том, что сейчас происходит на Донбассе, Вы видите борьбу между Первым Римом и Третьим Римом?

Да, Ватикан там был серьезной политической силой. И очень они хотели попасть на Восток и Польша в этом смысле была каким-то форпостом.

ЛЯ: Как во время иезуитов в XVII веке?

XIV, XV, XVI веках. В это время русские были дионисийцами и все время искали союзников на Востоке, например, татар. Поэтому конфликт, существующий между латинянами и греками, обострялся между поляками и русскими. Это и есть та вершина айсберга, а внутри — большой длительный конфликт. И Украина попала между этими двумя силами, которые теперь не Ватикан и Византия, а Вашингтон и Москва.

ЛЯ: Вы на самом деле так считаете? Думаю, что мир уже немного другой, чем в XVII веке…

Вы — европейцы, а мы нет. Точнее, мы европейцы по диалектике и философии. Но вы европейцы-католики.

ЛЯ: Вспоминается известная в Польше цитата Тютчева «Умом Россию не понять».

Да, но потом он же сказал «Давно пора, едрена мать, умом Россию надо понимать».

ЛЯ: Говоря о понимании… В Польше есть такой большой позитивный стереотип о русской интеллигенции, которая была всегда центром великой русской культуры. А Вы как раз происходите из такой легендарной интеллигентной семьи.

Нет, мы (им.в.в. Михалковы-Кончаловские) не были интеллигенцией. Мы дворяне. Интеллигенция могут быть и дворянами, но вообще их идеологическая концепция это борьба с правительством, какое бы оно ни было. Это постоянная оппозиция любой власти. Это святая задача интеллигента. В других странах интеллигенции вообще нет, есть интеллектуалы. И между этими двумя понятиями есть большая разница. Интеллигенция могла возникнуть только там, где существовало крепостничество, потом возникали разночинцы и т.д. И дворяне, безусловно, страдающие за русский народ становились интеллигентами. Но просвещенный класс не обязательно был в оппозиции любому правительству. Он имеет роскошь, иногда может поддерживать, а иногда ругать. Как Пушкин, кричал: «Ура! Так выпьем за Царя», а тут же мог написать «Тиран». Знаете, что Чехов написал про русскую интеллигенцию: «Презираю русскую интеллигенцию». Цитату полную не могу сказать, но «Презираю её за то, что её угнетатели выходят из её же рядов»… Был такой марксист Струве, который потом занял сторону правых и стал с Лениным врагом. Но он написал замечательную работу о том, какая разница между интеллигенцией и просвещенным классом. Первые всегда истеричны, они видят все в крайних чертах, хотят немедленно всё изменить, и им кажется, что если они сейчас всё взорвут, то возникнет замечательное новое общество; а вторые — вдохновлены. В этом большая разница. Я не хочу обижать русскую интеллигенцию, она сыграла огромную роль. Она очень мужественная, но объективности у неё было мало. А просвещенный класс совсем другой. Это скорее европейская интеллектуальная элита. Это могут быть даже люди находящиеся в правительстве. Это люди, которые могут иногда поддерживать, иногда ругаться, могут быть сосланы, но это не постоянная партийность.

После революции 1905 года вышел знаменитый сборник русских философов, который назывался «Вехи». Там как раз написали, что одна из бед русского интеллектуального класса это то, что они все партийные. «Ты с нами или ты против нас». Нет никакой толерантности между людьми. Эта крайность очень часто лишает русскую общественную мысль возможности быть более философичной. А таким был Чехов. Он был ни левым, ни правым. «Оставьте меня в покое, я просто художник. Идите подальше».

ЛЯ: И Вы просто художник как Чехов?

Я стараюсь во всем следовать Антону Павловичу, за исключением того, что у меня было пять жён, а у него одна.

Юлия Алексеева: А разве в России сейчас можно быть «ни левым, ни правым»?

Я таким и являюсь…

ЛЯ: Но это наверно трудно?

Подождите, у Вас впечатление, будто вся Россия живет в пределах Садового кольца, в то время как она состоит из разных частей. И Наибольшая это бескрайний океан. Это сто сорок миллионов русских людей, в основном крестьян. И даже если они в городе живут, то все равно крестьяне. Этот океан не имеет никакого отношения к Европе. Они смотрят телевизор, картошку копают, платят налоги, а когда хотят — стараются не платить. Они живут абсолютно своей жизнью. Это не имеет никакого отношения ни к левым, ни к правым. Им нравится Путин, потому что он что-то взял, победил кого-то, а что он там взял, кого победил, их абсолютно не интересует.

Потом, есть море, вот оно как раз может быть обычной интеллектуальной европейской страной. Но оно никогда не может повлиять на океан и у них нет ничего общего. А еще есть аквариум. В нем сидят олигархи, люди с деньгами, политическая власть, которые всё решают. И они друг с другом не связаны. Это очень важно понять. Поэтому когда меня спрашивают «Как в России.. левые.. правые…?». А Вы про что говорите, про аквариум? Про океан бессмысленно говорить. Они вообще не хотят ничего этого знать. Они хотят, чтобы их оставили в покое. Это люди, которые живут в XIV веке. В России не было буржуазии, которая могла возникнуть, только если были бы города, а их было только два: Псков и Новгород. Все остальное — военные поселения. У нас не было ни одного города с магдебургским правом.

ЛЯ: Может поэтому в Украине сейчас по-другому? Там было много таких городов…

Но только в Правобережной. На левом берегу Днепра ничего такого не было. С левой стороны вообще не Украина. Это же надо понимать. Я не хочу обижать украинцев, но это же факт. Она объединена: Хрущев там чего-то дал, Екатерина отрезала кусок, но настоящая Украина находится от Львова до Киева.

ЛЯ: Рискованная мысль, учитывая то, что там случилось на протяжении последнего года. Вы на самом деле так думаете?

Посмотрите мой фильм «Битва за Украину». Там есть ответы, конечно не все.

ЛЯ: Но Вы сняли его еще до революции.

Да, я сделал его пять лет назад. Украина — жертва конфликта между Америкой и Россией. Там нет конфликта между Россией и Украиной. Украина в руках двух гигантских тектонических плит, и она никак не может оттуда выбраться. А Россия — в руках гигантской архаической массы, которая доминирует над ней и подавляет нормальных людей.

ЮА: Таких как герой Вашего последнего фильма?

Таким и является мой почтальон. Он не хочет жить в городе, ему нравится на катере поехать, пенсию отвезти, получить деньги, посадить картошку, найти какую-нибудь девушку.

Очень важно понять, что там, где заканчивается католическая религия, дальше начинается царство архаики. Русский человек живет мифами. Его не интересуют права сексуальных меньшинств или другие такого типа либеральные идеи, которые проигрывают там, где обязанности человека ставятся выше его прав. Обязанности это не политическая вещь, а культурная. Либеральные идеи кончаются тем, что сейчас права человека ставятся выше, чем его обязанности.

Россия получила Библию на славянском языке. Поэтому они не знали никогда ни греческой философии, ни римского права, ни иудейской схоластики в её европейской версии. Мы получили обрезанную религию без корней.

ЮА: Возвращаясь к фильму. Где Вы нашли Алексея Тряпицына?

Это заслуга съемочной группы по подбору актеров. Сначала нашли 50 человек, потом я отобрал десять, трёх, а по итогу остановились на Алексее. Позже, я поехал туда, где он живет, как живет. Мы не писали сценария, а создавали его вместе с героями.

ЮА: Фильм был оценен на последнем фестивале в Венеции. Влиял ли конфликт, который мы регулярно вспоминаем, на восприятие фильма и мир Алексея Тряпицына?

Я не знаю. Если бы я думал об этом, то должен был сидеть и тонуть. Я делал кино для себя. Я был счастлив, что картину взяли в Венецию. Снял я её за копейки, буквально с фотоаппаратом на коленях. Приз, конечно, тоже важен, но сам факт, что кино смотрели — больше.

Я хочу теперь снимать для себя. И не важно увидят или не увидят. Сейчас уже можно работать с помощью iPhone’a и таланта. Не нужны ни пленки, ни лаборатории. Но с другой стороны, если снимать на iPhone, всё должно происходить в одном месте.

ЮА: Собираетесь ли Вы в будущем снимать в полудокументальной манере? Как «Белые ночи».

Это был полностью художественной фильм.

ЮА: Но герой реальный.

Ну и что? Это не документальный фильм. Это абсолютное искусство, художественный фильм, который был сделан с элементами реальной жизни.

К тому же, как это определить? Если кошка ходит в кадре это документально или нет? Другой вопрос, как создавать условия, чтобы модель работала так, как мне нужно. Для этого у нас есть язык, люди, отношения. Этот фильм снят документальными кадрами, но это художественно от начала до конца. Поэтому когда Вы спрашиваете меня, хочу ли я снимать этим методом, да, но не в документальной манере. Но главное, что эта картина дает возможность молодым людям понять, что снимать кино можно без денег, при этом развивая киноязык.

ЛЯ: Когда-то Вы делали разные фильмы. Полностью камерные, как Ваш дебют «Первый учитель», так и монументальные, как «Сибириада». Так же Вы снимали и в Голливуде. Говоря напрямую, как Вы смотрите на свои фильмы с перспективы пятидесяти лет творчества? Вы работали в Советском Союзе и в современной России, в Америке и Западной Европе.

А какая разница? Мне везде работалось хорошо и плохо. В СССР была политическая цензура, это значит, что определенные вещи снимать нельзя. А в Голливуде — финансовая цензура, нельзя делать того, что не принесет денег. Я начинал в кино черно-белом, а сейчас вообще можно снимать на iPhone. Мне везде хорошо работалось.

ЛЯ: Теперь позвольте окунуть Вас немного в ностальгию. Как Вы вспоминаете своего мастера Михаила Ромма?

Я очень любил его. Вы знаете, молодость такая творческая. Вижу только хорошее, всё плохое забыл.

ЮА: А о Тарковском?

Друг, какие еще воспоминания? Водку пили и ухаживали за девушками. Между этим, водкой и девушками, писали сценарии. Мы учились на разных курсах. Он уже дипломник был, а я всегда дружил с людьми старше меня. Потом я начал писать его диплом, так и поехали. С Тарковским было замечательное время, и без Тарковского неплохо. Мне жалко только, что он уехал на Запад. До меня, но у нас были разные статусы. Я всегда мог вернуться, а он нет. Думаю, что невозможность приехать в Россию во многом повлияла на его здоровье. Он не видел сына, отца.

ЛЯ: Когда мне было 11 лет, я читал в школьном учебнике русского языка интервью с Вами «Обратный билет в Москву», где Вы говорили, что всегда можете вернуться обратно. Так и сделали.

Да, вернулся в Россию и не собираюсь её покидать.

Подождите, подождите, Вы не спросили о моем отношении к Польше.

ЛЯ: Тогда вопрос специально для польского читателя. Что Вы любите в Польше? В той, которая находится в кругу совершенно другой культуры, как Вы говорили.

Себя в Польше!

ЛЯ: А серьезно?

Сложно сказать, что именно. Польша вызывала у меня, как у молодого советского студента Института кинематографии, дикую зависть. У вас была информация и знания о мире. У вас было два чудных журнала «Фильм» и «Экран». В России мы ничего не знали. Но именно через польские журналы мы узнавали, где снимается Марлон Брандо. Я все журналы покупал и даже учил польский язык.

Для меня Польша была, в каком-то смысле, сублимацией. Всегда поляки, которые к нам приезжали, рассказывали, как у них плохо и какой ужас. Какой ужас? У вас были частные кафе и ночные клубы, у нас ни одного на 1965 год, и они не довольны. А всё потому, что полякам можно было быть несчастными, а советскому человеку нельзя. Все были обязаны быть счастливыми.

В сотрудничестве с Моникой Хэляк, Эвой Сежиско и Еленой Бабаковой.

Андрей Кончаловский был гостем восьмого фестиваля «Спутник над Польшей». Авторы интервью благодарят Наталью Вальц и фестивальную группу за помощь в проведении интервью.